Размахивание посреди улицы пистолетом без собачки — такое важное общественное дело, что Гаврош с каждым шагом все более и более приходил в азарт. Он запел было "Марсельезу", но то и дело обрывал ее, чтобы выкрикнуть что-нибудь вроде следующего:
— Все идет хорошо! У меня сильно болит левая лапа, я ушиб ее как раз в том месте, где ревматизм, но все-таки я доволен, граждане! Пусть держатся буржуа, когда я запою им сногсшибательную песенку!.. Что такое мушары? Сущие собаки, черт бы их побрал! Впрочем, не нужно оскорблять собак такими сравнениями... Не мешало бы быть собачке и на моем пистолете... Я прямо с бульвара, друзья мои, там так и кипит, бурлит, брызжет во все стороны. Пора бы и пену снимать с горшка... Вперед, храбрецы! Я жертвую жизнью для отечества! Не видать мне больше своей душеньки, все кончено, все! Но мне на это наплевать! Да здравствует веселье! Будем драться, дьявол их раздави!.. Довольно с меня всего, к черту деспотизм!
В эту минуту споткнулась и упала лошадь проезжавшего мимо улана национальной гвардии. Гаврош бросил свой пистолет на мостовую, поднял улана, потом помог ему поднять и лошадь. После этого он поднял пистолет и продолжал путь.
На улице Ториньи все дышало спокойствием и миром. Эта апатия, свойственная кварталу Марэ, представляла странный контраст со страшным шумом, царившим на соседних улицах. На пороге двери тараторили четыре кумушки. Шотландия отличается тройками ведьм, а Париж — четверками кумушек. Знаменитое — "Ты будешь королем" могло бы быть брошено в лицо Бонапарту таким же зловещим голосом на перекрестке Бодуэ, как Макбету в вереске Армюира. Вышло бы почти такое же карканье.
Кумушки улицы Ториньи были заняты исключительно своими личными делами. Это были три привратницы и тряпичница с плетенкой и крючком. Они точно представляли собой все четыре ипостаси старости: хилость, дряхлость, немощь и грусть. Тряпичница была очень смиренна. В мире, где человек предоставлен главным образом улице, тряпичница вынуждена унижаться, привратница покровительствует. Показателем этого служит мусорный ящик, содержимое которого зависит от прихоти привратницы. И во взмахе метлы может быть доброта. Эта тряпичница была благодарной старушкой. Она сладко улыбалось трем привратницам. Между кумушками шла следующая беседа:
— Ну что, ваша кошка все еще такая же злая?
— Боже мой, да ведь вы знаете, что все кошки природные враги собак! Собаки вообще обижены.
— Да и людям не сладко.
— Однако кошачьи блохи к людям не пристают.
— А с собаками не только возня, но и опасно. Я помню, был год, когда развелось столько собак, что были вынуждены даже напечатать об этом в газетах. Это случилось как раз в то время, когда в Тюильри были большие бараны, которые возили маленькую колясочку римского короля. Вы помните римского короля?
— Мне больше нравился герцог Бордоский.
— Я знала Людовика Семнадцатого. Мне больше всех нравился он.
— А как мясо-то вздорожало, мадам Патагон!
— Ах, уж и не говорите! Эти мясники — просто ужас! Кроме обрезков, ни к чему и не приступишься.
Это все болтали между собою привратницы. Гаврош, стоя сзади кумушек, слушал.
— Эй, старушенции, что это вы тут политиканствуете?! — вдруг крикнул он.
На него обрушился поток ругательств сразу в четыре голоса.
— Экий негодяй!
— Что это у него там в култыжке, никак пистолет?
— Извольте радоваться, какой озорной мальчишка!
— Тоже суется бунтовать!
Полный презрения, Гаврош вместо всякого возражения удовольствовался тем, что приподнял большим пальцем кончик носа и, растопырив ладонь, направил остальные четыре пальца на кумушек.
— Ах ты, босоногий озорник! — крикнула ему тряпичница.
Та, которую звали мадам Патагон, с возмущенным видом всплеснула руками.
— Ну, нам не миновать беды, — сказала она. — Тот шалопай, что живет вон рядом в этом доме, раньше каждое утро проходил мимо меня под ручку с молодой девицей в розовом чепце, а нынче поутру, смотрю, идет под руку с ружьем. Мадам Ваше сказывала, что на прошлой неделе была революция в... ну, там, где еще теленок-то... Ах да! — в Понтуазе. А теперь, не угодно ли полюбоваться, даже такая мразь, как этот мальчишка, бегает с пистолетами!.. Кажется, и целестинцы полны пушек... Что прикажете делать правительству с такими озорниками, которые не знают, что и придумать, чтобы беспокоить честных людей, как только те начнут немножко приходить в себя после прежних передряг? После всего этого, наверное, опять вздорожает табак... Какое наказание с этими смутьянами! Непременно приду взглянуть, как тебя будут гильотинировать, так и знай, злой мальчишка!
— Уж очень ты гнусавишь, старая карга! Высморкала бы лучше свое нюхало! — проговорил в ответ на это Гаврош и отправился далее.
Когда он дошел до улицы Павэ, ему опять вспомнилась тряпичница.
Вдруг он услышал позади себя шум. Оглянувшись, он увидел бабушку Патагон, которая следовала за ним и, показывая ему издали кулак, кричала:
— Ах ты, несчастный подкидыш!
— Лайся, лайся, бабушка Мусорная яма! — крикнул ей Гаврош.
Немного спустя, проходя мимо отеля Ламуаньон, он воскликнул:
— Вперед, на бой!
Тут на него вдруг напала тоска. Он взглянул на свой бесполезный пистолет взглядом, полным упрека, точно надеялся этим пристыдить его, и сказал ему:
— Вот я действую, а ты должен бездействовать!
Настоящая собака может отвлечь от собачки пистолетной. Мимо пробегала тощая дворняжка. Гаврош почувствовал к ней жалость.
— Бедный песик! — сказал мальчик. — Ты, видно, проглотил бочонок. У тебя под шкурой торчат все его обручи.
Затем он направился к Орм-Сен-Жервэ.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2024
Обратная связь